[Огненный Ангел]

* * *

В неясном движении воздуха слышится чей-то голос,
Но темнота за окном отдаёт тишиною в полнеба.
Как качнувшийся золотом колос, как русый волос
Ночь обрывается тишью, в сердце скользнув без разбега.

Не умаляя шага – желания, голоса, бега
Полночь уходит в разбег двадцать первого века.
Глаз утопает в зрачке, спасаясь от вялого века,
Приближенья рассвета, тревоги грядущего света.

Как зарвавшийся в собственной выдумке сказочник,
В темноте заметавшись по комнате беспорядочно,
Зрачок убивает в себе последние признаки сумерек.
Чтобы уже в темноте начать отступленье в безумие.

* * *

Вечернее.

…То время, когда умирают цветы
И когда лепестки полувысохших роз
Облетают в преддверье иной красоты,
Когда в воздухе привкус корицы и слёз.

Сливаются в полуразмытую тень
Переплёты, страницы, узоры листвы,
Всё не может погаснуть затёршийся день,
Как стрела из запутавшейся тетивы.

Замирают вокруг в тишине все предметы,
Воздух схож со стеклом – ни движенья, ни звука
И повсюду видны умиранья приметы,
Только ветви в окне повисают как руки.

Свет, дробясь о стекло, улетает обратно,
День ползёт на коленях пред новым Пилатом;
Где-то там – вдалеке – венценосным покоем –
Догорает закат, чтобы стать тишиною.

Как прерывистый сон – этот вечер в крови,
Как предутренний стон в предвкушеньи зари;
И отрывистый крик на осеннем ветру
Отражается и бороздит пустоту.

Догорает стекло в исступлении нот
И скрипичные струны похожи на вены.
На металле проступит кровавый пот,
Когда тени с окна проберутся на стены.

* * *

Полумрак придаёт неподвижность стеклянному взгляду,
За зловещим провалом окна – мировой океан.
Тень на паркете от стула напоминает наяду
И вещи чернеют в пространстве, словно отверстия ран.

Тихо так, что в такой тишине исчезают различия в формах,
Обстоятельствах времени, места. Но память безлунных ночей
И холодный оскал пустоты в сердцевине предметов безмолвных
Превращают пространство в безумный театр вещей.

Томный, размеренный пульс – это волны стучатся в стекло,
Время пойманным зверем в полутёмном углу замерло.
Занавес, кажется, поднят, но вместо шума прибоя
Слышно тоскливое «си» собачьего дальнего воя,

Да листьев роптание. Каждый из оных
Внутри укрывает, как стыдную думу
Черты незнакомых зверей, насекомых,
Пернатых, людей, их значение, сумму.

* * *
Август – самый короткий месяц:
Каждый день, каждый час одержим предстоящей
Золотой лихорадкой. Август как чёрный ящик,
Где с шуршанием листьев вместе
Сохранится дыхание снов,
Долетевшее из-за завесы
Взглядов в толпе, тихих слов,
Светло-серых, почти что белесых,
Разведённых тоской облаков.

И набрать его полную грудь,
Чтоб когда прокричат отбой
Чёрно-белые ангелов стаи,
Воздух сменится белизной
И зайдётся пронзительным лаем,
Можно было сквозь иней взглянуть
Назад, почувствовать терпкий привкус
На губах и подставить под правильный прикус
Зимних хищников белую руку
И не сетовать больше на скуку
Бесконечности вечеров.

* * *

Ночь припадает к векам
Трепетно, как к иконе, -
Не поцелуем – эхом,
Эхом тревожным, но не
Голосом тех видений,
Голосом тьмы кромешной,
Корнем полночных бдений,
С чёрным безумьем смежных.

Ночь расставаний прежних
Горький песок пестует;
Прежних объятий – нежность,
Прежних желаний – бренность,
Бренность минувших су`ет.

В русле промёрзшей Леты
Слышно подобное эхо –
Песни, давно недопетой,
Давних рыданий, смеха.
Там и живые тени
Молятся о забвеньи,
Ибо огромно бремя
Памяти. Только время
Есть милосердие павших,
Их от живых спасенье.

* * *
Л. П.

Усталый призрак сумрачных видений
Пробрался под опущенные веки,
Разъял неслышно наших рук сплетений
Промёрзшие до сердцевины реки.

Мне помнится: вчера была
Как-то особенно-встревоженная ночь,
Тревожно-нежная. Цвела
Как будто розою – тобой. Не превозмочь
Её простор вчерашний
Сегодняшним полётом страстным,
Но пусть крыла твои бессстрашны,
Руки – не`жны, очи – властны,
Пусть будет твой полёт высок,
Покой же – сумрачен и строг.

Пускай же всё, что было свято
Отныне пламенем объято
Будет! Сей огонь священный –
Минерве жертвоприношенье.

* * *

Л. П.

После тебя не останется слов,
Не покачнётся неловко штора,
За дверью будет прогнивший остов
Стен коридора.

После тебя не останется лиц,
Не останется мыслей, лишь где-то
За полосой тёмно-синих ресниц –
Жало стилета.

После тебя не останется тел
Безобразных на фоне паркета;
За твоею спиной воздух вновь почернел.
Ночь без рассвета.

После тебя замолчит воркотня
Голубей, скрип тугой табурета.
Прожаты до судорог челюсти дня.
Кажется, лето.


* * *

Так повелось ещё от Евы:
Падение есть признак девы –
Как град сбивает все посевы,
Лицо бледнеет.

На нём как розы – ярче! – пламя
Уста горят и ночь над нами
Победно реет, словно знамя
И всё темнее,

Безумнее, пркраснее, длиннее!
А пряный ветер веет всё хмельнее
И до рассвета бесконечно время.
Всё горячее

Дыхание, сожжённое в объятьях
И лунный свет, струящийся на платья
Всё ярче. Тени схожи будто братья.
И каменеет

Вокруг весь мир. Охваченные тенью
И пламенем слепого исступленья,
Тела сгорают в огненном смешеньи,
Всё пламенея.

* * *

Тишина.

Здесь на каждом шагу –
тишина.
Без движенья,
без края,
без дна.
Без смятенья,
рыданий,
одна –
Без начала,
средины,
конца,
Без дремоты,
бессонницы,
сна,
Без желаний,
страстей
и вина –
Безоглядная ночь.
Тишина.




Love and light

[проводница]

.

[Asia]

Отлично!

[Огненный Ангел]

Зима

Тусклый пейзаж за окном бредит твоим отраженьем
С тех пор, как от всех рыданий здесь осталось одно лишь гудение:
Лампочки, комаров, - после - просто воздуха,
Пространства, оставшегося после промаха.

Внезапно закончилась осень и стало темнеть очень рано.
Окна стонут сплошной тишиной
И саднят темнотою как раны;
И как волны прибоя отбрасывают обратно
Бледный музей повседневности - стулья, шкафы, серванты.

Тебя. И черты лица повторяя,
Двор подёрнется дымкой,
Опять в темноту отступая.

Love and light