Помощь
Открыть тему
Ответить
С другой – талантливый автор интуитивно может найти такую метафору, которая выразит невыразимое на обычном человеческом языке. Например, исчезновение боли и времени при приближении к смерти всем памятно по классическому рассказу Л. Толстого «Смерть Ивана Ильича»:
Цитата
Он искал своего прежнего привычного страха смерти и не находил его. Где она? Какая смерть? Страха никакого не было, потому что и смерти не было.
Вместо смерти был свет.
– Так вот что! – вдруг вслух проговорил он. – Какая радость!
Для него все это произошло в одно мгновение, и значение этого мгновения уже не изменялось. Для присутствующих же агония его продолжалась еще два часа. В груди его клокотало что-то; изможденное тело его вздрагивало. Потом реже и реже стало клокотанье и хрипенье.
– Кончено! – сказал кто-то над ним.
Он услыхал эти слова и повторил их в своей душе. «Кончена смерть, – сказал он себе. – Ее нет больше».
Он втянул в себя воздух, остановился на половине вздоха, потянулся и умер.
Вместо смерти был свет.
– Так вот что! – вдруг вслух проговорил он. – Какая радость!
Для него все это произошло в одно мгновение, и значение этого мгновения уже не изменялось. Для присутствующих же агония его продолжалась еще два часа. В груди его клокотало что-то; изможденное тело его вздрагивало. Потом реже и реже стало клокотанье и хрипенье.
– Кончено! – сказал кто-то над ним.
Он услыхал эти слова и повторил их в своей душе. «Кончена смерть, – сказал он себе. – Ее нет больше».
Он втянул в себя воздух, остановился на половине вздоха, потянулся и умер.
У Хемингуэя есть поразительный рассказ «Снега Килиманджаро», который я впервые прочёл лет в семнадцать. И помню, какой неразрешимой загадкой повис первый же метафорический абзац-эпиграф:
Цитата
«Килиманджаро – покрытый вечными снегами горный массив высотой в 19710 футов, как говорят, высшая точка Африки. Племя масаи называет его западный пик «Нгайэ-Нгайя», что значит «Дом бога». Почти у самой вершины западного пика лежит иссохший мёрзлый труп леопарда. Что понадобилось леопарду на такой высоте, никто объяснить не может».
Сами воспоминания умирающего в африканском турне писателя тогда не особенно заинтересовали. В конце за ним прилетает старый приятель Комтон на маленьком двуместном самолёте, чтобы отвезти в госпиталь (нужна только дозаправка в Аруше), и они летят:
Цитата
«И тогда, вместо того чтобы взять курс на Арушу, они свернули налево, вероятно, Комти рассчитал, что горючего хватит, и, взглянув вниз, он увидел в воздухе над самой землей розовое облако, разлетающееся хлопьями, точно первый снег в метель, который налетает неизвестно откуда, и он догадался, что это саранча повалила с юга. Потом самолет начал набирать высоту и как будто свернул на восток. А потом вдруг стало темно, -- попали в грозовую тучу, ливень сплошной стеной, будто летишь сквозь водопад. И когда они выбрались из нее, Комти повернул голову, улыбнулся, протянул руку. И там, впереди, он увидел заслоняющую все перед глазами, заслоняющую весь мир, громадную, уходящую ввысь, немыслимо белую под солнцем, квадратную вершину Килиманджаро. И тогда он понял, что это и есть то место, куда он держит путь».
Этот почти физически ощутимый образ смерти (притом, что о самой смерти не сказано ни слова!) меня тогда поразил и сейчас поражает. Ну как это удалось? Загадка…
Сейчас, уже имея под рукой Иннет, узнал, что у африканских охотников племени масаи смерть мыслится, как перевоплощение в тотемного зверя. Коллективная мифология считает, что прилетает огромная птица, хватает человека и уносит на высокую гору, где обитают предки.
Умирающему писателю видится самолёт (своеобразный аналог птицы), уносящий его к вершине. По пути душа его очищается от скверны, поднимается над мелочной буржуазной суетой и соединяется с архетипом.
Хемингуэй попал в архетип – в этом разгадка тайны. Архетипы – страшная сила (тем более – не неевропейские по происхождению) и всегда производят необыкновенное катарсическое впечатление, ибо соединяют изолированные друг от друга слои культуросферы.
Сообщение отредактировал Kris: 07 Июль 2015 - 23:06
Цитата
Неприятно после этого идиотом остаться, не находите? А если бы к смерти полагалось идти только путём угасания от старческих болезней (которые, кстати, тоже есть результаты медленного самоубийства), так ни в одной религии не чтили бы ни мучеников, ни убитых в бою - у них жизнь прерывается очень энергично! Убежден, что это "просачивание" зависит от общего настроя, от того, принимаешь ли ты всё хорошее, любишь ли, а вовсе не от такой малости, часто неопределимой, как "сам или не сам это делаешь". Причем не факт, что просачиваешься именно в вечную жизнь - можно в нее не верить и все равно уходить спокойно и любя. Но это никогда не поздно, если кто интересуется, и я бы не советовал самоубийство как метод протеста против устройства жизни. Просто потому, что для этого естественного просачивания нужно все принимать и любить, а если это к тебе в будто-бы-предсмертный миг приходит (так кошка, падающая с крыши, по инстинкту быстро переворачивается лапами книзу), то и понимаешь, что незачем заканчивать самоубийство. Если ты, конечно, не связан ритуалом вроде древних японских. Точнее, в этом состоянии умиротворения понимаешь, что все равно, жить или умереть, а из этого уже древний японец шагал в свою сторону, а я, например, в другую. Кому куда его национальная или религиозная культура велит.