Окурок

Линия раздела двух путей. Боль, такая же прямая и откровенная.

Черный асфальт был неестественно мягким – конечно, при такой жаре не следовало бы ждать чего-то иного. Он был настолько черным, что нельзя было понять, где на нем остались следы крови, а где обычные масляные пятна. Асфальт был мягок, слишком мягок для тела, которое как-то сразу перестало слушаться.

Та машина, которая минуту назад сбила меня, теперь превратилась в далекую точку, сливающуюся с дорогой. Вокруг суетились люди, пытаясь как-нибудь помочь моему избитому телу, а я смотрел на это будто бы со стороны, и мне было глубоко безразлично, как пережить эту боль, как глотнуть немного воздуха, который выйдет обратно с хриплым стоном, или как мне умереть быстрее...

Все это ушло куда-то вдаль, в небытие; все, что было близко и понятно, теперь не значило ровным счетом ничего. Все, что действительно имело смысл, было рядом.

У дороги лежал окурок – ничего примечательного, просто часть сигареты со сплющенным фильтром. Но он был для меня ближе самого дорого в мире существа – потому что он единственный оставался рядом. Я представлял его последние минуты перед тем, как он тоже был выброшен. Я не знал, кто его курил, когда, зачем, но почему-то четко видел всю картину.

Пальцы спокойно вытянули сигарету и поднесли ее ко рту. Щелчок, вспышка огня – и начинают убегать последние минуты. Затяжка, потом еще одна, потом пальцы ловким движением сбивают часть пепла. Совсем немного времени, и сигарета отдает последние доли никотина и едкого дыма. Минута раздумий – и окурок летит к обочине, дотлевать и умирать.

Так и я лежал рядом, потихоньку умирая. Сигарета теряла пепел, уменьшаясь в размерах – я терял кровь минуту за минутой все больше и больше. Я хотел дотянуться до нее, просто коснуться и смириться со всем произошедшим, но руки совершенно не слушались меня.

Кровь темным пятном расплывалась по асфальту. Вот моя жизнь уходит, становясь всего лишь большой лужей на этой чертовой земле. Кровь добралась и до выкуренной сигареты, властно начав красить ее в грязно-вишневый цвет. Я дотянулся до сигареты, дотянулся своей кровью, но почувствовал еще больше безразличие. Смерть всегда несет большую степень апатии. Сигарета уже умерла, а мне только предстояло.

Тело страшно мучилось, но еще как-то жило, цепляясь ртом за каждый глоток воздуха с отвратительным запахом полурасплавленного асфальта и привкусом бензина. Оно было смешно в своей шутовской пародии на жизнь и совершенно не похоже на то, что мы горделиво превозносим. Тело было по-настоящему наполненным какой-то звериной агонией, когда в переломанных костях и порванных мышцах появляется нечеловеческая страсть жить.

А мне было уже наплевать. Ярко-белая разделительная полоса звала меня, манила своей тайной, звала туда, куда направилась моя случайная смерть, сжавшаяся до размеров точки...

Наверное когда я дойду до конца этой линии, я тоже сожмусь в ничто, хоть идти и придется долго, и на этом пути не будет таких сигарет, которые можно будет беспечно курить, а потом бросать их у обочины. Не будет вообще ничего и никого.

Встать и пойти на переломанных ногах совсем несложно, главное – решиться. Лежать и ждать – значит, продать себя боли ради глупого удовольствия продолжать жить. Встать – освободиться.

Я встал, встал с большим трудом, разбрызгивая вокруг грязные капли, и пошел. Вдали послышались сирены, они ехали именно за мной, и тогда я побежал по разделительной полосе... Прочь...

(с) chertoffpes@mail.ru